В Москве говорили, что малые дозы радиации полезны для украинцев. Врач, спасавшая ликвидаторов в Чернобыле, рассказывает о настоящих масштабах катастрофы

Радиация была настолько сильной, что после работы с облученными пациентами большинство из той команды медиков получило осложнения со здоровьем: развился сахарный диабет, стала проявляться онкология.

Анна Губарева – врач-онколог с более чем 30-летним стажем. Три десятка лет назад, в 1986-м, Губарева работала в команде врачей, которые спасали жизни ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС. Те дни она помнит как сейчас: может назвать фамилии людей, которые к ним поступали, в деталях описывает оборудование, с которым приходилось работать и одежду, в которую одевали поступивших с острой лучевой болезнью пациентов.

В интервью НВ Губарева рассказывает, почему в киевском Институте рака выжили все облученные больные, а в Москве – поумирали, объясняет, почему спустя 30 лет радиация все еще опасна и размышляет, что было бы, если бы катастрофа в Чернобыле произошла сегодня – при нынешней власти и в нынешней политической обстановке.

---

---

- Расскажите, что было тогда, 26 апреля 1986-го?

- Нам, которые жили в Киеве, не было известно, что произошло. Я тогда жила на Оболони и видела просто зарево, некоторые говорят, что видели и [огненный] гриб, но я гриба не видела. Однако люди, особенно, работники электростанции, абсолютно прекрасно понимали, что произошло, им не надо было объяснять. И они были озабочены этим.

Как только там взорвался реактор, в Чернобыль поехал Леонид Киндзельский, тогда главный радиолог Украины, вместе с врачами из Чернобыльской медсанчасти. Пришел самолет, и они начали отбирать, кто попадет лечиться в Москву, а кто в Киев. Опрашивали людей, у кого какие жалобы: плохо дышать, глотать, тошнит, горло болит, головокружение.

Мерили уровень радиации – он был высокий у всех, но некоторые отказывались ехать.  Обычно проявления острой лучевой болезни проходят через несколько часов. Исчезают все признаки, человек чувствует себя бодрым и веселым. Кто-то отказался ехать, кто-то поехал потому, что испугался, хоть ничего и не волновало.

Обычно проявления острой лучевой болезни проходят через несколько часов. Исчезают все признаки, человек чувствует себя бодрым и веселым

У остальных, тех, кто не смог поехать сразу, проявления вернулись позже. Они начали к нам обращаться, мы их забирали в больницы: в Киев, в Житомирскую областную больницу, в Черниговскую, где развернули временные пункты для тех, у кого были жалобы.

Где-то 27-28 апреля к нам в Институт рака начали поступать больные с признаками острой лучевой болезни. Их раздели, одежду сразу же вывезли военные. Мы их одели. На всех пижам не хватило, некоторые в них просто не влезли – это были пожарные, рабочие-атомщики, это здоровые молодые люди под 100 кг. На некоторых пришлось надеть просто женские ночные рубашки, но они им были по пояс. О трусах речи не шло – в то время советским больным, почему-то, не полагалось белье.

---

---

- Как лечили этих людей?

- 30 лет назад уровень медицины был не такой. Компьютеров не было, томограмм не было, аппараты УЗИ были редкостью. У нас здесь был единственный УЗИ-аппарат в институте. Уровень диагностики был низкий.

Первое, что делали – этим больным ставили суточные капельницы. Они, соответственно, тоже были не такие, как сейчас. Это сегодня капельница компьютеризирована, можно выставлять определенную каплю, скорость. А раньше – это была бутылка, не было даже одноразовых иголок, были многоразовые, это была резиновая система, сам системодержатель, на котором все держалось, был сварен на каком-то обыкновенном заводе, ни о каких колесиках речи не шло. И вот они тут жили, с капельницами бегали в туалет. А туалеты были, общие, по одному на этаж.

Некоторым было трудно есть. Хочет кушать – съесть не может. Потом оказалось, что эти радиоактивные частицы, которые они глотали вместе с воздухом, с дымом, оседали на слизистой желудка и там они вели себя активно. Не просто сидели там, а продвигались – как по цепной реакции, заражали вокруг себя такие же частицы, и они становились радиоактивными. Такое же было и при бета-ожогах, когда такие частицы попадали на открытые части тела с пылью. В основном, это ноги. Как будто ожог от солнца – вот такого характера.

Во время взрыва находились в бункере, потому что происходило испытание атомной электростанции. Тогда из Москвы приехал ученый, который хотел доказать, что атомный реактор можно останавливать быстрее

Благодаря мощному промыванию организма мы смогли вывести инкорпорированные радиоактивные вещества из организма. Повезло также, что было жарко, они много потели, с мочой и потом это также выходило.

Из 115-ти человек, которым был поставлен диагноз «острая лучевая болезнь», где-то 20-ти удалось предотвратить последствия этой болезни, то есть, падение показателей крови. А 51 человеку пришлось подсаживать костный мозг. Отсюда больные, которые требовали пересадки, были переведены в другое отделение. Те, кто не вместился, 40 человек, переместились в открытое отделение лучевой патологии в Институте гематологии. Там профессор Клименко тоже пересаживал костный мозг.

Опасность лучевой болезни состоит в том, что у человека нет клеточных элементов, ни эритроцитов, ни лейкоцитов. И человек гибнет или от кровотечения, или от анемии, от нехватки гемоглобина. Вот им и подсаживали костный мозг. Суток 5-7 он работал, свой костный мозг начинал опять размножаться – ведь одна-две клеточки оставались же, и таким образом больные вышли из криза.

---

---

- Всех ли удалось спасти?

- Из всех этих людей у нас никто не умер. Погиб лишь один больной, Лиличенко, который поступил значительно позже – где-то через 8 дней. У него была очень высокая, несовместимая с жизнью доза радиации. Он погиб в течение суток и мы, как врачи, даже его не видели – он сразу же поступил в реанимацию. Но было очень поздно, ведь он скрыл свои первые проявления.

- А что говорили на это в Москве?

- Атомная станция продолжала работать, приехали московские ученые и сказали, что, да, доза радиации невысокая, поэтому пусть Киндзельский тут не выдумывает, все это ерунда, никакой опасности нет, Украина не пострадала, и для украинцев, мол, даже полезны малые дозы радиации.

Стараниями московских медиков всемирная организация МАГАТЭ (Международное агентство по атомной энергии) заявило, что все здесь хорошо.

Все засекретилось 5 мая, когда к нам в отделение явились серые пиджачки и запретили работникам АЭС рассказывать, что там произошло. Нам же надо было знать, что произошло, чтобы понимать, какие предпринимать меры. Но работники замолчали и перепугались. Однако они пострадали меньше всего.

Приехали московские ученые и сказали, что доза радиации невысокая, все это ерунда, никакой опасности нет, Украина не пострадала

Во время взрыва находились в бункере, потому что происходило испытание атомной электростанции. Насколько мне известно было со слов Киндзельского, а ему – со слов военных, тогда из Москвы приехал какой-то ученый, который хотел доказать, что атомный реактор можно останавливать быстрее. Не удалось, крышка перекосилась, температура начала подниматься, все начало нагреваться. Налили туда воды, чтобы охладить, вода тоже стала радиоактивной. Все это выбросилось в Припять, затем – в Днепр, а реактор все равно взорвался, начался пожар.

Нынешнее государство, если бы сегодня взорвался в Чернобыль, так бы и сделало. Были бы вот те несколько автопарков, которые стояли под открытым небом 27 числа и ожидали, пока разрешат эвакуацию Припяти. Однако сейчас бы Припять никто не эвакуировал. Города специально для чернобыльцев, для переселенных людей, никто бы сейчас не построил. Тогда нам хватало денег на еду, мы верили в государство и надеялись, что оно нас не оставит.

- Насколько тяжелой была ситуация на самом деле?

- На самом же деле, все было не так хорошо. Взрыв был силой около 30-ти Хиросим (то есть, бомб, которые взорвались над Хиросимой). И там были не только гамма-излучения, как при бомбе, там еще и выбросилось большое количество изотопов – активных частиц, альфа и бета, которые попали в атмосферу, попали в облака, они разнеслись по всей Украине и упали дождем.

В Киеве в тот день дождя не было и это спасло. Потом мы узнали, что военные поднимались в небо и разгоняли тучи над Киевом, потому уровень радиации в северной части был чуть выше, а в самом Киеве – чуть ниже.

---

---

- А что с летчиками, которые разгоняли тучи?

- Кто это знает? Это секретные данные, которые не разглашались. Сколько солдат – вся страна видела – практически голыми руками, с лопатой, разгребали радиоактивное вещество. Естественно, основная масса из них если не погибли, то умерли от обострений различных заболеваний. Они не получали той дозы, которая вызывает сразу смерть. Последствия проявились позже.

Я могу сказать, что тогда все было оперативно. Туда пригнали очень много военных. Но, возможно, не стоило везти туда столько людей. Несмотря на весь страх и опасность, людей нужно было эвакуировать как можно дальше. Но туда ездили вахты, ездили солдаты, тушили этот рыжий лес. Можно было задействовать гораздо меньше людей. Ведь эти люди пострадали больше. Еще – шахтеры, которые потом откачивали эту радиоактивную воду. Никто им медпомощь не оказывал в таком размере, как этим ребятам, которые поступили к нам в первые сутки.

- Что случилось с теми, кого забрали лечиться в Москву?

- Там они умерли. В Москве сидели и ждали, пока начнутся проявления острой лучевой болезни – то есть, проявления уже в крови.

Потом приехал Гейл (доктор Роберт Питер Гейл из Америки в то время принимал активное участие в лечении больных острой лучевой болезнью после Чернобыля). Он начал убивать костный мозг этих больных и подсаживать им чужой. Ошибка была в том, что для того, чтобы трансплантировать чужой костный мозг, нужно 36 параметров, и чтобы хотя бы по 18-ти из них они (костный мозг донора и реципиента) совпадали. А там было 5-6 [параметров]. Естественно, он не приживался.

Мы тоже так делали. В Украине был самый старый банк костного мозга – это была первая республика в СССР, которая имела деньги, возможности и здоровых доноров, у которых брался этот костный мозг и сохранялся, еще с 1936 года. Поэтому все остались живы. Там – нет.

Сами же москвичи говорили, что так вышло, потому что туда попала более тяжелая, сильнее облученная группа. Но это не так.

У нас есть случай – три брата Шаврия. Одного из них показали в московской передаче, в программе Время, как умершего. Просто перепутали братьев. Но эти братья стояли в одной смене, они вместе поднялись на эту крышу, один справа, другой – слева, держали брансбойт на одном уровне. Как один мог получить дозу радиации больше, а другой – меньше? Теоретически, могли, конечно, потому что разные организмы по-разному накапливают, кто-то быстрее, кто-то медленнее. Но разница была бы не столь существенной, не имела бы никакого значения.

Этот мужчина увидел свою фотографию  как умершего, был очень потрясен этой ситуацией, но перед ним даже не посчитали нужным извиниться.

---

---

- Вы делились опытом с Москвой?

- Когда оказалось, что там 19 человек умерло, а у нас – ни одного, начали разбираться, почему.

Мы же тогда сидели с этими больными сутками, вручную рисовали графики, цветными карандашами от руки – показатели лейкоцитов, тромбоцитов. Все это на ватмане, ночью, чтобы показать это Гейлу. В июне к нам приезжал Гейл. В туфлях сабо с голыми пятками, в штанах вроде длинных шортов. Было, конечно, жарко, но у нас все были одеты в халаты. Нашли ему какой-то халат, набросили на Гейла. Это потом мы поняли, что он не врач – у него не было медицинского образования, он просто военный физик. Но тогда мы его показывали все, общались через переводчика, объясняли свои идеи, почему эти люди выжили. Он все слушал.

Он рассказал, и тогда мы поняли, в чем его ошибка. Не надо было убивать здоровый костный мозг пациента. Так делают при лейкозах – если объяснять совсем простыми словами, то убивают костный мозг, затем возвращают здоровые клетки, замещают их, и человек может жить уже без лейкоза.

Когда медики, профессора, гематологи задавали Гейлу вопросы, он не смог ответить практически ни на один вопрос. И мы были очень потрясены. Потом, через несколько лет, выяснилось, что этот человек не имел медицинского образования и не имел права вообще прикасаться к нашим больным.

Позже весь материал по этим погибшим в Москве людям был отправлен в Америку для изучения. Мы же свои материалы никому не давали.

- Как все это сказалось на вас – на медиках, которые работали с этими людьми?

- После того, как был выписан последний больной, в карточке которого было написано «здоров», мы вернулись к прежней работе. Стали отделением системных опухолевых заболеваний, как были до того. Продолжали лечить больных лимфомами. Особо ничего не знали. Потом посчитали себя на гамма-камере. Нам говорили, не смертельно, но мы «щелкали» больше, чем остальные жители Киева.

Есть определенные предрасположенности к онкопатологиям, к эндокринным заболеваниям, к сахарному диабету, гипертонической болезни или гипотонии. В моем же роду не было ни у кого онкопатологий, но у меня уже вторая [онкопатология]. Естественно, она связана с работой тогда, 30 лет назад.

У Леонида Петровича [Киндзельского] со временем нашли метастазы в легких, от чего он умер в 1999-м году. Хотя, у него в семье брат умер от рака легкого почти в таком же возрасте, но, все равно, если бы он туда не ездил, возможно, это проявилось бы в более позднем возрасте. У Валентины Петровны – это была старший научный сотрудник – нашли рак молочной железы. Но она была уже достаточно пожилой и умерла от сосудистой патологии.

Остальные доктора были помоложе. У заведующей отделением и у доктора нашли сахарный диабет, они погибли от осложнений диабета, одна из них – вскорости, где-то через 7 лет после этого. У многих наших сестричек также развился сахарный диабет, но они лечились, все достаточно благополучно, они живы до сих пор. У заведующей отделением – тяжелая форма сахарного диабета, она умерла в 68 лет.

Из семи докторов, которые лечили тех больных, нас осталось трое. Я,  Сивкович Светлана Алексеевна – сейчас работает в Институте гематологии, это главный гематолог Киева, и Бутенко Андрей Константинович. Мы тогда были молодыми, нам было где-то по 30.

---

---

- Как проявляются последствия катастрофы сейчас, спустя 30 лет?

- Самое страшное заключается в том, что благодаря этому облучению малыми дозами радиации произошли мутации во всем населении Украины: Киевская область, особенно – Черниговская, Житомирская (там самая большая масса людей, которые были переселены). Пострадали особенно молодые – у них произошли клеточные мутации, которые будут проявляться в третьем, четвертом поколении.

Благодаря этому облучению малыми дозами радиации произошли мутации во всем населении Украины

Именно поэтому мы сейчас сталкиваемся с высокой детской смертностью, когда врачи не могут спасти ребенка. Это не потому, что врачи стали хуже относиться к детям, а потому что те мутации, которые были в организме, были переданы потомкам, и они будут передаваться еще. Это уже начало проявляться в виде слабого иммунитета. Дети умирают от гриппа, полиомиелита, от того, что организм ослаблен, потому что сопротивляемость организма – низкая. Но об этом как-то не принято говорить.

Так же, как Хиросима – через 30 лет начали проявляться последствия: дети с лейкозами, например. У нас что-то похожее – зайдите в детское отделение, там страшно смотреть. Иммунитета у детей нет.

- Раньше знали, что так будет?

- Это еще тогда ученые-радиологи, специалисты, говорили, что реализация последствий этого взрыва наступит через 20-30 лет. То, что сейчас происходит – это реализация сублетальных, или ниже, чем смертельные, доз радиации. Онкопатологии проявляются через 10-20 лет. Так как дозы были малые, они проявятся чуть позже, через 30 лет. Мы видим это сейчас.

---

---

- Насколько увеличилось количество онкозаболеваний в Украине после Чернобыля?

- Сейчас наша страна превратилась из индустриальной в развивающуюся. Закрыты заводы, нет и колхозов, которые могли бы закупать какие-то вредные канцерогены типа нитрогенов, чтобы распылять из самолетов над полями – этого сейчас нет. Экология Украины лучше, чище. По идее, мы должны перестать болеть. В таких условиях уровень не должен был бы расти, мы хотя бы должны были бы остаться на одном уровне. Но у нас рост онкозаболеваний такой же, как в Германии, в США. Степень прироста каждый год достаточно большая. Ежегодно все больше женщин болеют раком молочной железы. Это говорит об отдаленных последствиях того, что было раньше. В том числе, и того взрыва.

Самый длительный период полураспада – 92 года

Когда я раньше слышала, что кто-то кого-то после Чернобыля заставлял делать аборты, я соглашалась – правильно сделали. Потому что неизвестно, какие бы дети родились. И вот сейчас рождаются дети тех детей, чернобыльских, которые были рождены в тот период времени. И они будут расплачиваться за то, что были рождены те дети в 1986-м.

Да, никто не говорит, что человек мутант, у него какие-то не такие уши или две головы. Внешние признаки мутации – не самое страшное. От того, что у человека три соска или три уха, ничего страшного не будет, это мелочи жизни. Они практически не опасны для нормального человека. Дело же заключается в том, что мутации происходят на клеточном уровне, что может проявляться, например, в омоложении болезней.

Раньше никто из молодых людей на остеохондроз не жаловался – да, были искривления позвоночника. Сейчас же каждый второй молодой человек до 35-лет имеет признаки остеохондроза – костные изменения, как у стариков. Все хронические заболевания помолодели. Раньше это была прерогатива пожилых людей. Да, это не опасные хронические болезни. Но если они развиваются в молодом возрасте, и, например, печень и желчный пузырь плохо функционируют, то рано или поздно, к 70 годам, неизвестно, что плохое разовьется.

- Насколько безопасно посещать зону отчуждения сейчас?

- И тогда поездки были не опасны – оно не вызывает смерти сразу. Оно вызывает мутации, и сейчас тоже.

Я смотрела по телевизору передачу про «черных туристов», молодежь, которая с интересом рассматривала брошенную технику, которая фонит до сих пор. А сколько этой техники было сброшено в металлолом, сколько переработано на металлургических заводах. Но эти изотопы никуда не деваются. Эта таблица Менделеева, которая была выброшена в воздух, эти 30 Хиросим, они расползлись по всей Украине.

Те же ликвидаторы ехали в Припять, забирали свою мебель, пожитки и вместе с этими радиоактивными частицами тащили это на Троещину – район, где поселилось больше всего чернобыльцев в Киеве. Эти бабушки из Дитяток (сейчас – КПП на въезде в зону отчуждения) тащили все в Киев на базар.

Самый длительный период полураспада – 92 года. Это не опасно, вы можете туда поехать. Возможно, ваш организм этого и не накопит, ведь все индивидуально. Но лучше не надо. Особенно девушкам в детородном возрасте.

Источник