"Сейчас и вовсе не до нас..."
Недавно на одной из торговых баз, к примеру, едва не разжилась стиральным порошком для своих, да в последний момент отказали: зарплату, мол, работникам такой вот «валютой» пришлось выплатить. А вообще она благодарна спонсорам. Спросила я, приглашали ли ее организацию на мероприятия по случаю Дня памяти, и Евдокия Васильевна горько улыбнулась:
- Нет, никто не приглашал. Нас вообще никогда никуда не приглашают. На нас и сегодня смотрят, как на воспаленный аппендицит, а ведь у нас у всех справки есть, что мы давно уж реабилитированы.
…В декабре 89-го в Москве проходил установочный съезд Всесоюзной ассоциации жертв политрепрессий, в котором участвовала и краматорчанка Евдокия Кравцова. Вернувшись домой, она долго искала в городе комиссию по вопросам восстановления прав реабилитированных. В июле 90-го Евдокии Кравцовой удалось собрать 31-го человека, которые и основали в Краматорске организацию жертв политрепрессий. Власть выделила комнатку - бывший пункт ДНД, и организация заработала. У бывших политзеков мизерные пенсии, нет нормального жилья, нет средств, чтобы купить лекарства или сделать операцию, заплатить за коммунальные услуги. Что уже говорить о вдовах репрессированных, которым держава уделяет еще меньше внимания? Ну, а о детях «врагов народа» украинское законодательство вообще не вспоминает.
- Словно нас и нет, и не было никогда - голодных, холодных, которые вдосталь наумывались только слезами своих матерей, - сокрушается Евдокия Васильевна. - И как тогда государство не брало нас под свою защиту, так и сейчас ничего не хочет о нас знать.
- Разве? - пытаюсь докопаться до сути. - А я слышала, что сама Крупская устроила Вашу сестренку в детский сад.
- Да, было такое, - соглашается моя собеседница, - только не в садик, а в ясли. Когда папу в 37-м забрали, мне было три года, сестричке восемь месяцев. Его тогда со всей бригадой, всех их 11 человек, прямо с работы, с НКМЗ, увезли в Артемовск. Поставили в камере на колени, сразу около 200 заключенных, и зачитали приговор: по 10 лет каторжных работ каждому. Якобы за службу в белой гвардии. Отец начал было доказывать, что в восемнадцатом году ему исполнилось только семь. «Значит, пособничал белогвардейцам», - прозвучало в ответ. И выслали на Байкал. Потом - в Коми АССР. Лес валил, железные дороги строил. До войны они с мамой еще переписывались. Умер папа в 43-м году, реабилитировали его в 56-м. Так вот, когда его забрали, маме пришлось срочно искать работу, чтобы было чем нас с сестрой кормить. Но нигде ее не принимали. Наконец, дали место разнорабочей НКМЗ. А нас куда пристроить? Ясли детям «врага народа» не полагались. И тогда написала она в Москву жене Ленина. Надежда Крупская была куратором детских учреждений. Оттуда поступило указание местному отделу образования: принять за 24 часа. Больше власть о нас не заботилась. В колхозе, где мы жили во время войны, нас с сестренкой, как детей репрессированного, не кормили. В школе, уже после Победы, плохонького карандашика никто не дал. А купить его тогда негде было. Да что там власть? Ровесники постоянно меня обижали, и ни одна учительница при этом ни единого раза не защитила.
- Двадцать лет назад для чего вы объединились, Евдокия Васильевна? Только лишь для того, чтобы в начале перестройки выпрашивать у неравнодушных людей по килограмму муки и сахара, спасаясь от голодной смерти?
- Мы, полтораста человек, создали организацию, в первую очередь, чтобы не меркла в городе память о тех чудовищных временах, в жернова которых попали и наши семьи. Это и с нашей помощью тоже создана в музее истории Краматорска экспозиция о политрепрессиях 30-х-50-х годов. Но основная мечта моих товарищей, к сожалению, до сих пор не сбылась. А время безжалостно - люди уходят. Сейчас нас осталось около 90 человек. Естественно, немолодого возраста. Хочется иметь в городе место, что-то вроде братской могилы, куда можно было бы в любой момент прийти и низко- низко поклониться. Каждому из безвинно замученных родственников и всем им, несчастным, сразу. А главное - чтобы остался этот памятник внукам и правнукам в назидание. Люди помнить должны не столько светлые штрихи истории, сколько темные ее пятна. Помнить, чтобы никогда их впредь не допускать.
- Об этой своей мечте Вы рассказывали мне двадцать лет назад. Неужели ничего так и не удалось сделать?
- В исполком ходили не раз: глухо - то говорили, что денег нет, то требовали указать место. А сейчас и вовсе не до репрессированных. Комнатушку из восьми метров, так и ту требуют освободить. Настаивают, чтобы убирались из центра города на окраину. А зачем нам окраина? Как туда старикам добираться? Выселят, и нашей организации конец. И ни памятника, и ни памяти о репрессиях. Одни номинальные мероприятия.
- Нет, никто не приглашал. Нас вообще никогда никуда не приглашают. На нас и сегодня смотрят, как на воспаленный аппендицит, а ведь у нас у всех справки есть, что мы давно уж реабилитированы.
…В декабре 89-го в Москве проходил установочный съезд Всесоюзной ассоциации жертв политрепрессий, в котором участвовала и краматорчанка Евдокия Кравцова. Вернувшись домой, она долго искала в городе комиссию по вопросам восстановления прав реабилитированных. В июле 90-го Евдокии Кравцовой удалось собрать 31-го человека, которые и основали в Краматорске организацию жертв политрепрессий. Власть выделила комнатку - бывший пункт ДНД, и организация заработала. У бывших политзеков мизерные пенсии, нет нормального жилья, нет средств, чтобы купить лекарства или сделать операцию, заплатить за коммунальные услуги. Что уже говорить о вдовах репрессированных, которым держава уделяет еще меньше внимания? Ну, а о детях «врагов народа» украинское законодательство вообще не вспоминает.
- Словно нас и нет, и не было никогда - голодных, холодных, которые вдосталь наумывались только слезами своих матерей, - сокрушается Евдокия Васильевна. - И как тогда государство не брало нас под свою защиту, так и сейчас ничего не хочет о нас знать.
- Разве? - пытаюсь докопаться до сути. - А я слышала, что сама Крупская устроила Вашу сестренку в детский сад.
- Да, было такое, - соглашается моя собеседница, - только не в садик, а в ясли. Когда папу в 37-м забрали, мне было три года, сестричке восемь месяцев. Его тогда со всей бригадой, всех их 11 человек, прямо с работы, с НКМЗ, увезли в Артемовск. Поставили в камере на колени, сразу около 200 заключенных, и зачитали приговор: по 10 лет каторжных работ каждому. Якобы за службу в белой гвардии. Отец начал было доказывать, что в восемнадцатом году ему исполнилось только семь. «Значит, пособничал белогвардейцам», - прозвучало в ответ. И выслали на Байкал. Потом - в Коми АССР. Лес валил, железные дороги строил. До войны они с мамой еще переписывались. Умер папа в 43-м году, реабилитировали его в 56-м. Так вот, когда его забрали, маме пришлось срочно искать работу, чтобы было чем нас с сестрой кормить. Но нигде ее не принимали. Наконец, дали место разнорабочей НКМЗ. А нас куда пристроить? Ясли детям «врага народа» не полагались. И тогда написала она в Москву жене Ленина. Надежда Крупская была куратором детских учреждений. Оттуда поступило указание местному отделу образования: принять за 24 часа. Больше власть о нас не заботилась. В колхозе, где мы жили во время войны, нас с сестренкой, как детей репрессированного, не кормили. В школе, уже после Победы, плохонького карандашика никто не дал. А купить его тогда негде было. Да что там власть? Ровесники постоянно меня обижали, и ни одна учительница при этом ни единого раза не защитила.
- Двадцать лет назад для чего вы объединились, Евдокия Васильевна? Только лишь для того, чтобы в начале перестройки выпрашивать у неравнодушных людей по килограмму муки и сахара, спасаясь от голодной смерти?
- Мы, полтораста человек, создали организацию, в первую очередь, чтобы не меркла в городе память о тех чудовищных временах, в жернова которых попали и наши семьи. Это и с нашей помощью тоже создана в музее истории Краматорска экспозиция о политрепрессиях 30-х-50-х годов. Но основная мечта моих товарищей, к сожалению, до сих пор не сбылась. А время безжалостно - люди уходят. Сейчас нас осталось около 90 человек. Естественно, немолодого возраста. Хочется иметь в городе место, что-то вроде братской могилы, куда можно было бы в любой момент прийти и низко- низко поклониться. Каждому из безвинно замученных родственников и всем им, несчастным, сразу. А главное - чтобы остался этот памятник внукам и правнукам в назидание. Люди помнить должны не столько светлые штрихи истории, сколько темные ее пятна. Помнить, чтобы никогда их впредь не допускать.
- Об этой своей мечте Вы рассказывали мне двадцать лет назад. Неужели ничего так и не удалось сделать?
- В исполком ходили не раз: глухо - то говорили, что денег нет, то требовали указать место. А сейчас и вовсе не до репрессированных. Комнатушку из восьми метров, так и ту требуют освободить. Настаивают, чтобы убирались из центра города на окраину. А зачем нам окраина? Как туда старикам добираться? Выселят, и нашей организации конец. И ни памятника, и ни памяти о репрессиях. Одни номинальные мероприятия.
Татьяна Карпекина
Підписуйтесь на наш Telegram канал, щоб знати найважливіші новини першими. Також Ви можете стежити за останніми подіями міста та регіону на нашій сторінці у Facebook.